Этот трехэтажный дом с цокольным нижним этажом хорошо помнит дворян, являвшихся сюда по поводу заложенных имений,

лязг махновских тачанок и шаги одного из первых екатеринославских богачей — банкира-миллионера Иосифа Кофмана, жившего на третьем этаже.

Дом — типичный образчик екатеринославского «кирпичного стиля». Находится он по улице Староказацкой, но адрес имеет Троицкая, 3б. Кофман выстроил его в 1895-м в качестве очередного своего доходного дома по проекту местного архитектора Леонида Бродницкого.

Владелец дома принадлежал к числу богатейших людей города, был одним из старшин Екатеринославского общественного собрания,

входил и в число попечителей еврейской больницы. Контора Кофмана находилась на центральном Проспекте. Кроме того, владел он и другими зданиями — на улицах Первозвановской, Широкой, Успенской площади…

Кофмана нередко обвиняли в махинациях, но дело процветало благодаря оборотным капиталам от долгосрочных кредитов под залог недвижимости.

Его состояние в 1910-е годы оценивалось в миллион рублей — сумму по тем временам фантастическую. Впрочем, занимался он и благотворительностью. Каждое лето Общество попечения о детях евреев устраивало так называемую «Летнюю колонию».

…Верхний третий этаж облюбовал сам банкир с семьей. В цокольном до революции размещалось отделение дворянского земельного и крестьянского поземельного банка. А на втором этаже в просторной квартире жил Леонид Бродницкий, в разное время служивший городским и епархиальным архитектором.

После Бродницкого в его квартире обитал врач внутренних болезней Берлин, а позже — главврач еврейской больницы Самуил Фельдман. Когда во время гражданской войны Кофманы уезжали в эмиграцию, они оставили у него на хранение мебель, красивую хрустальную люстру и пр. Но в последний момент глава семьи на выезд не решился (жаль было оставлять богатства?).

Как-то доктор встретил недавнего миллионера жалким, больным и состарившимся. В пролетарском обществе он в одночасье лишился всего. Фельдман устроил старика в бывшую еврейскую больницу, стал лечить и подкармливать.
Вместе с Кофманом набиралась здоровья простая рабочая публика, не скрывавшая своего презрения к буржую и не жалевшая для него обидных эпитетов. Фельдман им говорил:

— Больница когда-то принадлежала этому человеку и содержалась на его средства. Поэтому прошу вас вести себя достойно! Эти слова были бальзамом на душу угасавшего Кофмана…

А в гражданскую доктору, никогда не забывавшему о клятве Гиппократа, пришлось лечить одного из махновской верхушки. Вот как это было.

Когда Махно в очередной раз завоевал город, один из его соратников был опасно ранен и срочно нуждался в хирургической помощи. Кто-то и посоветовал Фельдмана. К его дому подъехала видавшая виды тачанка, и махновцы принялись расспрашивать у соседей, где живет доктор. Пока он собирался на вызов, домашние с ним прощались — от махновцев можно было ожидать чего угодно. Но после оказания неотложной помощи его привезли назад. И не с пустыми руками — лучшим гонораром для доктора и его семьи в тот голодный год стало продовольствие.

У Фельдмана родились четверо детей. «Все вы можете идти в разные вузы, — объявил как-то отец, — но старшая дочь пойдет по моим стопам». Так Мира Самойловна стала педиатром.

Еще до войны Самуил Лазаревич стал доцентом кафедры военно-полевой хирургии местного мединститута, а параллельно работал во 2-й больнице.

В 1941-м он пришел в военкомат и объявил, что добровольно идет служить в Красную Армию. Поначалу из-за почтенного возраста ему отказали, на что Фельдман заявил: «Я — врач, военно-полевой хирург. Никаких «нет» быть не может!» Так он оказался во фронтовом эвакогоспитале.

После войны Самуил Лазаревич продолжал трудиться. Смерть его была неожиданна и нелепа — воспаление среднего уха осложнилось менингитом. Дом на Троицкой осиротел.

До войны у доктора прямо в квартире был кабинет для приема больных. Но перед войной из одной просторной докторской квартиры сделали четыре коммунальные. На двух других сделали то же самое, таким образом, в особняке появилась целая дюжина квартир. И лишь после развала Союза все вернулось к прежнему порядку вещей.

О нем может рассказать внучка доктора Фельдмана Инна, прожившая здесь свои главные годы. Лет двадцать назад она с сыном поселилась в отдельной квартире, но продолжает бережно хранить информацию о доме — начиная с его первого владельца…

Николай ЧАБАН